То, что нужно каждому — для контроля здоровья, для решения финансовых проблем, для общения, для хранения истории семьи

Кустарь. Книга 1. Поводырь. Последующие дни оказались заполнены работой...

Последующие дни оказались заполнены работой, которая, как всегда, продвигалась не настолько быстро, как этого бы хотелось. В просторной лаборатории, разделенной стеллажами на две примерно равные половины, несколько столов было заставлено коробками среднего размера. Большие ящики располагались прямо на полу. В общем, все было просто. Очередной прибор распаковывался, запускался и тестировался в соответствии с имеющейся в документации схемой. После чего прибор возвращался на свое место еще более тщательно упакованным, что позволяло транспортировать его или хранить при более неблагоприятных атмосферных условиях, чем те, которые были предусмотрены фирмой изготовителем. Венчала эту последовательность действий жирная галочка в журнале.

Меньше всего хлопот было с чисто электронными приборами. Когда же дело касалось биологических установок или сложных медицинских комплексов, то, прежде чем приступать к оживлению очередного чуда технической мысли, приходилось искать нужные реактивы, идти на склад за препаратами, а то и ждать доставки необходимых ингредиентов. Потом что-то загружать, что-то вливать и по окончании тестирования снова сливать, вынимать и, проклиная все на свете, отмывать, оттирать, снова отмывать и сушить. И главное, все, что проверялось, нужно было особым образом герметично упаковать, заполнив получившийся сверкающий и хрустящий мешок инертным газом. По шутливому выражению Максима оборудование явно готовилось к условиям, которые нельзя было найти на ближайших планетах Солнечной системы.

Доводилось испытывать и маленькие радости, когда попадались относительно простенькие, но очень специфические инструменты, в работоспособность которых, по единогласному решению, пришлось просто поверить.

Вечерами все от усталости валились с ног, но Рязанцев неуклонно настаивал на сохранении взятых в начале темпов, которые означали почти двенадцатичасовой рабочий день. Естественно, были обещаны премиальные и небольшой, но качественный отдых по возвращении на родину. Такой график работы поддержал и Степан Харитонович, взявший на себя ответственность за личную безопасность гостей, обеспечивать которую при столь жестком режиме не составляло для него особого труда.

А соблюдение мер безопасности, как вскоре выяснилось, было вовсе не лишним. За несколько дней до окончания работ из Омска пришло известие о случившемся там чрезвычайном происшествии. Из кабинета директора пропал товарный образец «Поводыря». Милиция начала свое расследование, институт – свое. Множество предположений только запутывало дело. Ясно было одно – «Поводырем» кто-то заинтересовался всерьез, и этот кто-то не очень-то разборчив в средствах. Так что вполне можно было ждать новых сюрпризов. Тем более, что даже, если товарный образец его новым обладателям удастся скопировать, все равно разобраться в принципе его действия они смогут только по специальной документации. После того как похитители поймут это, на что, как прикинул Рязанцев-старший, им может понадобиться от месяца до года в зависимости от уровня квалификации, они сделают следующий шаг. Поскольку он мог быть каким угодно от повторения попытки банальной кражи до заказного убийства, включая шантаж, похищение и все прочие классические средства из арсенала бизнеса, тяготеющего к криминальному образу существования, то разумнее всего было готовиться к худшему. А вот как готовиться, и что конкретно предпринять и предстояло решить в самое ближайшее время. Пока же Степан Харитонович придумал одну хитрость, которая должна была дезориентировать невидимого противника.

Когда работа была завершена, Максим, ничего не подозревая, купил три билета на самолет, вылетающий ближе к вечеру на следующий день. Рязанцев собирался вместе со всеми и вел себя при этом настолько натурально, что звонок будильника наручных часов, установленного на час ночи, разбудил только его. Вставать очень не хотелось, но чувство долга, как всегда, взяло верх. Холодная вода в качестве крайнего средства насилия окончательно сломила сопротивление еще на что-то надеявшегося сонного тела. Когда Андрей уже набрасывал на плечо сумку, Ивайкин поднял голову и в его чуть приоткрытых глазах появился немой вопрос. Обращаясь к нему, а заодно и к спящему Лавриненко, Рязанцев шепотом объяснил:

- Я еду поездом. Спите. Не волнуйтесь, это Харитоныч мудрит. Решил в конспирацию поиграть, а поупражняться, кроме как на мне, больше не на ком. Ну, привет. Завтра или послезавтра увидимся. Билет перед отлетом сдадите.

Удовлетворенный услышанным, Ивайкин уснул еще до того, как щелкнул замок двери. У запасного выхода в полном соответствии с конспиративным планом стояла машина с дремавшим в ней Александром Фомичом. Ночная прохлада дала повод все еще не смирившемуся с насилием телу жалобно задрожать. Но в салоне было тепло, и гармония постепенно была восстановлена.

- Не опаздываем? – спросил Андрей, зевая.

- В самый раз, – ответил Александр Фомич, протирая глаза и выруливая на дорогу.

Ехать предстояло минут двадцать. Пустые ночные улицы, окрашенные фонарями в темно-желтый цвет, напоминали декорации и создавали впечатление нереальности происходящего. Вспоминая указания Степана Харитоновича, Андрей несколько раз оглядывался, чтобы убедиться в отсутствии слежки, не заметить которую в этом опустевшем мире было абсолютно невозможно.

Ждать поезда пришлось не долгоЖдать поезда пришлось не долго. Скрип его тормозов послужил Андрею сигналом к решительному прощанию со своим засыпающим на ходу провожатым. Неторопливо спустившаяся по ступенькам женщина в железнодорожной форме взяла у Андрея билет. И тут выяснилось, что вагон плацкартный, а не купейный, как было написано в проездном документе. Выслушав претензии, проводница невозмутимо подтвердила несоответствие и посоветовала обратиться к начальнику поезда. Начальник, конечно, спал, но вместо него кто-то другой, имеющий необходимые полномочия, принес Андрею дежурные извинения и выделил ему место в седьмом купе штабного вагона.

Было ли все это предусмотрено хитроумным планом Степана Харитоновича или оказалось следствием случайного стечения обстоятельств, наш герой так и не узнал. В душе он больше склонялся к первому, что, впрочем, могло отражать всего лишь обычную склонность молодого человека к преувеличениям. Гораздо труднее в свете последующих событий объяснить приподнятое настроение, охватившее Андрея с момента его пробуждения в гостинице. Хотя нет, что может быть странного в приподнятом настроении перед отъездом домой, как бы этот отъезд ни происходил. Лучше сказать, что им овладело новое для него и потому казавшееся странным предчувствие чего-то радостного и светлого. Но и это не совсем верно, потому что предчувствие подразумевает существование неких таинственных мистических сил, взывать к которым не то что неуместно или неприлично, скорее, для этого всегда нужны достаточно весомые основания. Наверное, стоит остановиться на том, что мир не просто велик - он бесконечно больше наших скудных представлений о нем. И уж лучше считать непонятное невероятной цепью случайных совпадений, чем пытаться непременно толковать его в рамках наших убогих научных, религиозных или житейских традиций. По крайней мере, что совершенно точно, предчувствие не могло быть частью никакого, даже самого гениального плана.

Нижние места в седьмом купе оказались заняты, там кто-то спал, поэтому Андрею оставалось выбрать одну из верхних полок. Впрочем, верхние, более уединенные места он и без того всегда предпочитал нижним. Хоть он уже и клевал носом, но все же еще вышел в коридор и, стоя там в полумраке, стал смотреть на приукрашенные яркой луной, быстро сменяющие друг друга пейзажи.

Пора было идти спать, но за окном замелькали огни приближающейся станции. Поезд заскрипел, притормаживая, пока не застыл на первом пути у слабо освещенного узенького перронаПора было идти спать, но за окном замелькали огни приближающейся станции. Поезд заскрипел, притормаживая, пока не застыл на первом пути у слабо освещенного узенького перрона. Привычный монотонный стук колес сменили громкие голоса входивших и выходивших пассажиров, резкие звуки хлопающих дверей тамбура.

У невысокого забора, за которым сгущалась темнота привокзального сквера, остановились двое – высокий парень с большой дорожной сумкой в руках и девушка, пониже его ростом, в простеньком платье, то и дело ежившаяся от ночной прохлады. Они о чем-то разговаривали, и девушка при этом беспокойно поглядывала на поезд. Все пассажиры – уже приехавшие в пункт назначения и только отправляющиеся в дорогу – давно разошлись. Так что Андрей не нашел себе лучшего занятия, кроме как наблюдать за этой никуда не спешившей парой.

Когда голос из репродуктора возвестил об оставшихся пяти минутах до отправления, девушка забрала у парня сумку, напоследок отрицательно помахала ему головой и быстро пошла, почти побежала вдоль вагона. По-видимому, она все же должна была ехать этим же поездом, и лишь затянувшееся прощание задержало ее. Действительно, через некоторое время Андрей увидел её пробирающейся по коридору. Высмотрев номер своего купе, она попыталась открыть дверь, но ручка никак не поворачивалась.

- Разрешите, я попробую вам помочь? – предложил Андрей, подойдя поближе.

- Да, пожалуйста. А то у меня не получается. Мое место здесь, а закрыто почему-то.

Облегченно вздохнув, она отошла в сторону. Дверь оказалась запертой изнутри.

- Вы подождите, я проводника позову.

Девушка покорно отодвинулась, пропуская Рязанцева. Поезд неслышно тронулся и стал плавно набирать ход. Подошедший вскоре проводник открыл дверь ключом и, убедившись, что все места внутри заняты, сказал:

- Пройдите в седьмое купе – через одно подальше. Там верхняя полка свободна. Вот, молодой человек, по-моему, оттуда.

Андрей помог донести сумку.

- Вы пока устраивайтесь и ложитесь спать, а я потом зайду, - сказал он как можно тише, чтобы никого не разбудить.

- Спасибо, я быстро, - ответила она так же тихо.

 

Проснулся Андрей поздно, ближе к обеду. Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо спящей напротив попутчицы. Теперь оно выглядело как-то по-другому. И не потому, что сейчас был день, а по иной причине, как будто совсем простой, но постоянно ускользающей из сознания. Эта загадка вполне могла послужить достаточным поводом для того, чтобы приступить к детальному осмотру заинтересовавшего его предмета. Нескромность подобного любопытства Андрея совершенно не волновала – ведь пассажиры снизу не видели его, а, следовательно, и не могли быть свидетелями его тайного интереса, который все более подогревался зрелищем привлекательных очертаний лица молоденькой девушки.

Осмотр оставил самое благоприятное впечатление. Однако полная картина никак не складывалась из-за очень скудной информации о глазах. Не завершить так удачно начатое дело было невозможно, оставалось вооружиться терпением. Вынужденное ожидание скрашивали при этом повторные наблюдения.

Вдруг поезд дернуло, и попутчица проснулась. Андрей, едва успев изобразить невинность, уставился в потолок. Пассажиры внизу оживились. Видимо, приближалась их станция.

Смотреть все время вверх было глупо и даже неприлично, поэтому пришлось повернуться, чтобы пожелать попутчице доброго утра. В интонацию, с которой было произнесено это пожелание, вкралась изрядная доля разочарования – глаза девушки прикрывали тонированные стекла непонятно откуда появившихся очков, делавших, впрочем, их хозяйку еще более симпатичной. Ответное пожелание доброго утра прозвучало как маленькая компенсация не сбывшихся пока надежд.

Через несколько минут пассажиры с нижних полок вышли, и их места до конца поездки уже больше никто не занимал. Когда спустились, первой заговорила девушка:

- Так что, будем знакомиться? Меня зовут Даша, а вас как?

- Андрей.

- Очень приятно. И куда это вы едете? – не прекращая разговора, попутчица взялась за наведение порядка на столике. Ее руки делали все уверенно и проворно.

- Возвращаюсь домой. Из длительной служебной командировки.

- Так значит, вы служите?

- Нет, правильнее, пожалуй, будет – работаю. В Институте прикладных исследований.

- Ишь вы какой, - Даша чуть склонила голову, поставила под нее кулачек и, глядя на Андрея хитро улыбающимися глазами, добавила: – И чем, интересно, вы там занимаетесь. Наука какая-нибудь?

- В общем-то, да. Но боюсь, вам это скучным покажется. Лучше вы о себе расскажите.

- Хм, важничаете, ну-ну! Ладно, вернемся к этому позже. А пока давайте завтракать. Есть так жутко хочется. Вы, пожалуйста, сходите за чаем, а я накрою стол.

- Вам сколько стаканов? – обернулся Андрей, уже стоя в двери.

- Два, - решительно ответила Даша, показывая всем своим видом обдуманность этого решения.

- Значит всего четыре, - Андрей, оценив свой аппетит, подвел черту под несложным арифметическим подсчетом.

Вскоре на столике выстроились четыре стакана чая в окружении скромных запасов еды в виде булочек, коржиков и чего-то еще столь же малосущественного.

- Можно я дверь открою, - попросила Даша. - Душно. Наверное, опять весь день жара будет.

Андрей только улыбнулся в ответ и кивнул. Тогда она быстро выбралась из своего уголка, в котором еще недавно сидела, уютно устроившись между подушкой и свернутым одеялом, и выглянула в коридор. Гулявший там ветер сначала неуверенно коснулся ее волос и, убедившись в их легкости, принялся методично разбираться с Дашиной прической.

- А вы, что больше любите, - обернувшись, спросила Даша, - дождь или когда солнце светит?

- По-разному, смотря какое настроение.

- А я дождь люблю. Чтобы было лето и лужи на асфальте. Или осень, а дома тепло. А еще, скажу вам по секрету, если я очень захочу, то дождь непременно придет. Не верите?

Андрей попробовал представить Дашу без очков, как она стоит под дождем, запрокинув голову, а водяные капельки падают на ее лицо и скатываются вниз, задерживаясь на ресницах маленькими сверкающими хрусталиками.

- Неужели есть люди, которые способны вам не поверить?

Даша даже приблизилась, выражая крайнее удивление.

- Да вы что! Бывают такие типы! Мой брат, например. Я его люблю, конечно. Сейчас, когда он далеко. Но как он меня дразнил всю жизнь, пока я маленькая была, вовек ему не прощу! Я аж дралась с ним. Правда, я его тоже дразнила. А после удирала, что было силы… А у вас есть сестры или братья?

- Нет, мы с отцом живем. Мама умерла, когда мне еще и года не было.

- Извините.

Даша помолчала, потом улыбнулась.

- А я гадать умею. Просто так, без ничего. Вот у вас, когда вы женитесь, обязательно должна быть дочка. Беленькая, голубоглазая, в коротеньком платьице, с косичками и с писклявым голоском.

- Ну, допустим. А кто будет у вас? – поинтересовался Андрей.

- У меня? Мальчик, - Даша немного подумала и поправилась, - или нет, два мальчика. Но замуж я не собираюсь.

- Почему это, - удивился Андрей неожиданному повороту.

- А вам это зачем знать? Какой вы любопытный. Вон, между прочим, к станции подъезжаем, - быстренько ушла Даша от нежелательной темы. – Видите, хибарка стоит.

- Это не хибарка, а трансформаторная будка.

- Не все ли равно. И вообще, это может быть для вас ученых будка, а там на самом деле какой-нибудь Чебурашка живет, и потому это уже дом, а никакая ни будка.

Андрей усмехнулся и оглядел стол. Вагон раскачивало из стороны в сторону, и остатки чая непринужденно резвились в стаканах, играя солнечными зайчиками.

Разговаривать с Дашей было легко. Казалось, что слова, слетающие с ее губ, несут в себе невидимую, но ощутимую жизнерадостность. Андрей не сводил с девушки глаз, продолжал ее обо всем расспрашивать или рассказывал про себя сам, и в итоге произвел на нее впечатление интересного, но и немного странного человека. Объяснить хотя бы самой себе, в чем конкретно заключалась эта странность, она бы не смогла, потому что совсем не была настроена мучить себя такими вопросами. Гораздо приятнее ей было смотреть на улыбку Андрея, вызывающую у нее какие-то особенные чувства – теплые и спокойные. Раздумывая над своей внешностью, она всерьез жалела, что сняла на ночь очки.

К тому времени, когда чай был выпит, а булочки и коржики съедены, Даша успела рассказать, что едет со свадьбы своей сестры, и что тот парень на перроне уговаривал ее остаться и выходить за него замуж, но она, конечно, ответила отказом: "Что ещё за новость! Неделю всего-то знакомы, и на́ тебе, приехали!"

Чтобы уйти от обсуждения щекотливой темы, Даша спросила:

- А вы Андрей, значит, наукой занимаетесь?

- Ну, да. Физикой, в основном.

- Как это вас угораздило? Я вот в школе физику терпеть не могла. Скажете, у меня была плохая учительница, а у вас хорошая?

- И это тоже не исключено.

- А еще что?

- Звезды, например. Сколько себя помню, мне всегда безумно хотелось знать, что там: есть ли жизнь? Какая она? Какое на других планетах небо, какие восходы и закаты?

- Я тоже иногда думаю об этом. Но ведь это так далеко, мы никогда не узнаем. Так, может быть, лучше выбирать реальное занятие?

- Смотря в какой степени мы вольны выбирать.

- Вы фаталист? – Даша чуть наклонила голову и изобразила серьезность.

- Не знаю. Эйнштейн писал, точно я сейчас не вспомню, но примерно о том, что, когда в детстве он увидел магнитную стрелку, она так поразила его, что он стал ученым. Но, может быть, дело не в стрелке. Не попадись ему даже в руки компас, нашлось бы что-нибудь еще.

- А что поразило вас? Звезды?

Андрей задумался, посмотрел в окно. Даша терпеливо ждала. Через некоторое время, словно решив что-то про себя, он повернулся, сел удобнее и сказал:

- Вот вы спросили, и мне вспомнился один момент. Однажды я оказался в большом городе, где у меня никого не было – ни родных, ни друзей. И пребывание там могло закончиться очень плохо. Хуже не бывает. Не важно, почему... Зима уже подходила к концу. Я шел через парк, снег хрустел под ногами, ветер продувал насквозь. Небо почти не было видно. Только небольшой клочок над кронами сосен и там созвездие Кассиопеи. А потом этот же холодный ветер всю ночь бился в огромные стеклянные окна на четырнадцатом этаже железобетонного здания. Я слушал, как под порывами ветра дребезжат стекла, смотрел на звезды. И вот там меня часто посещало чувство прихода кого-то извне – словно я встречался со своим будущим, которое вдруг почувствовал и в которое поверил. Трудно передать словами, но не многие моменты в жизни оставили такой отчетливый след в моей памяти.

- И что было потом?

- Потом я много работал, читал. В библиотеке. И еще у меня были с собой книги, по теории эволюции, в том числе. Тогда я и понял окончательно, что моя самая большая мечта – узнать, как устроен мир. Как будто с того момента для меня это стало основной целью и основным смыслом жизни.

- А что там могло плохо кончиться?

- Долго объяснять. Потом рядом появилась девушка, – тут Андрей смутился и, чтобы скрыть неловкость от излишней откровенности, скороговоркой добавил, - И кончилось все хорошо.

- Как это «кончилось»? Только дошли до самого интересного. Когда появилась та девушка, чтение книжек, я думаю, вы забросили, – высказала предположение Даша, - И где она теперь? Не книжка, конечно, а девушка.

- Уехала и больше я ее не видел.

- Ну вот, а вы говорите, что кончилось все хорошо. Что-то я ничего у вас не понимаю. Давайте вот разберем вашу запутанную историю. - Даша стала загибать пальцы. – Звезды, дорога через парк, девушка и теория эволюции. В общем-то, романтично. Но теория эволюции, - Даша отогнула один из пальчиков, - все-таки, согласитесь, лишняя.

- Не скажите! – Андрею вовсе не хотелось выглядеть помешанным на учебе. – Запах старых книг – это как ветер дальних странствий.

- Как книги пахнут, я тоже люблю.

На этом согласие и было достигнуто.

Потом они вышли в коридор и продолжили беседу, стоя у окна.

- Вы были когда-нибудь в нашем городе? – спросил Рязанцев, украдкой разглядывая Дашину челку.

- Конечно. Моя тетя живет там. Я в августе собираюсь ехать к ней в гости. Но Омск я все равно почти не знаю. У тети квартира рядом с вокзалом, и мы редко куда ходим.

Андрей уже подумывал, как деликатнее предложить Даше свои услуги в качестве гида, как она перевела разговор на другую тему:

- А чем занимается ваш институт?

- Многим, по медицине – приборчики разные. Но главное - вот это. – Андрей, решив, что еще не все потеряно, и он успеет вернуться к волнующему его вопросу, вытащил из внутреннего кармана пиджака фотографию и показал Даше. - Смотрите.

- Хм, мартышка! Неплохо устроилась. А что это у нее на голове? Похоже на это… На маске фараона такая штука.

- Не только у нее, то же самое на голове у нашего пациента. Этот мальчик ослеп семь лет назад. Несчастный случай. Видите черные очки?

- Заметила.

- Обезьянка у него на плече - это его глаза. А заодно - еще одна пара рук. В общем, она – его поводырь.

- То есть?

- Транслятор, шлем вот этот, синхронизирует биоритмы мозга обезьянки и человека. Кроме того, с затылочной области и с двигательных центров снимается более подробная информация, и происходит как бы подключение этих областей друг к другу. И человек начинает видеть все то, на что смотрит в данный момент обезьянка. И еще он может управлять ее мышцами, голову поворачивать или руками, ногами двигать, как своими собственными. Не сразу, правда. Нужно время, тренировка.

- Как такое может быть? Дала бы я управлять кому-то моими мышцами, как бы ни так! Бедная зверюшка.

- Не такая уж она и бедная. Я бы даже сказал, не слишком ли большой чести она удостоена? Дело в том, что это равноправный симбиоз. Можно сказать, что обезьянка в такой же мере управляет человеком, как и он ей.

- Еще чего не лучше!

- Ну, это только формально. На самом деле, считается, что мозг человека настолько мощнее мозга мартышки, что его решения всегда будут доминировать. А, в общем и целом, возможности даже возрастут. Хотя, строго говоря, вопрос "кто - кого" при таком объединении абсолютно не корректен. Вас же не сильно беспокоит, какое полушарие мозга является у вас доминирующим.

- Мои полушария - это мои.

- Вот и считайте, что добавилось еще одно, и оно тоже стало вашим собственным.

- Не могу я так считать. И вообще я ничего не понимаю. Как это можно видеть чужими глазами? Да еще обезьяньими!

- А давайте сейчас проведем с вами маленький опыт. Сначала закройте один глаз, все равно какой.

Даша прищурилась, засмеялась, потом подняла голову и постаралась сосредоточиться. Андрей продолжил:

- Глядите прямо на меня (мне на переносицу, вот сюда) и постарайтесь ладонью правой руки закрыть все, что вы видите справа от центра.

Даша повиновалась, едва сдерживая улыбку.

- А теперь ответьте, что осталось слева?

- Окно, столбы мелькают, - ответила она, как прилежная ученица.

- Можете убрать руку.

- И что все это значит?

- После всех наших манипуляций зрительная информация поступала лишь в правое полушарие. Вы знаете, наверное, что зрительные волокна перекрещиваются, и поэтому, когда вы ладонью закрыли половину зрительного поля, левое полушарие стало на время слепым. А только оно могло ответить, что видит глаз. Центр речи ведь находится именно в левом полушарии. Так вот узнало оно об этом от правого полушария, с которым оно соединено мозолистым телом, состоящим из сотен миллионов волокон, и другими менее значительными комиссурами. Причем, правое полушарие поделилось с левым всей информацией об увиденном, всю картинку ему передало, а не то что: да, знаете, там окно, вроде бы, и мелькает в нем что-то. Получилось так, как будто это окно левое полушарие увидело своей собственной половиной глаза. Так и наш прибор. Он играет роль мозолистого тела, соединяющего разные части одного мозга. И человек видит глазами обезьянки, почти как своими собственными. Есть некоторая несовместимость и неполнота передачи данных, но для слепого это не существенно. Отличать день от ночи - для него уже радость. А уж видеть и узнавать увиденное...!

- Теперь я что-то понимаю, но вообразить мне это все равно сложно. Обезьянка же головой вертит. Ему, может, в одну сторону нужно посмотреть, а она в другую уставилась?

- Они вместе ее головой вертят.

- А если она не захочет подчиняться?

- Хорошо. А разве так не бывает? Школьнику в кино хочется пойти, правое полушарие подговаривает - классный фильм, чувств - море, и боевик и комедия, все есть, а левое говорит: в школу надо, не пойдешь - дурнем вырастешь. Вот школьник стоит в нерешительности, пока какая-то часть мозга не возьмет окончательно управление телом на себя и не уведет его в ту или в другую сторону. Не всегда это борьба топологически различных частей мозга, обычно сложные функции распределены, но для общего понимания это не важно.

- Прелюбопытно, скажу вам. А попробовать можно?

Андрей решил не повторять, что сразу ничего увидеть не увидишь, и использовать Дашин интерес для заманивания ее в Омск.

- Вот и приезжайте. Как у тети будете, тут же звоните, а я уж экскурсию по Институту устрою, с демонстрацией и апробацией наших достижений.

- Непременно позвоню.

Попутно было обещано показать ей город и по возможности сводить в театр, зоопарк, цирк или куда она захочет.

О самой Даше удалось узнать не так уж много. Выяснилось, что работает она медсестрой детского травматологического отделения, что работа ей нравится и что она мечтала о ней с детства. Пока обсуждалась эта тема, Андрей все пытался представить Дашу в белом халате рядом с лежащими на кроватях больными детьми, о многих из которых она рассказала очень подробно. Это было совсем не трудно, но почему-то не белый халат оказывался при этом главной деталью и даже не дети, а остроконечные Дашины пальчики, ее улыбка, какие-то особенные движения ее головы, ее губы, как бы обведенные сверху едва заметной бороздкой.

Поезд останавливался и трогался снова. В купе то и дело заглядывали озабоченные поиском своего места пассажиры. Жизнь шла своим чередом, но для Андрея все вокруг стало приобретать новый облик и новое значение. Ему еще предстояло открыть для себя относительность времени, воочию убедившись, что час вполне может вместить день, день может стоить целого месяца, а за месяц можно прожить долгую жизнь. Его еще ждали радости и разочарования, всплески надежды и приступы отчаяния, сводящие с ума чувства и рассудительные отповеди холодного рассудка. Он пока ничего не знал наверняка и мало о чем догадывался, он просто принимал новый мир так, как будто это был долгожданный дар свыше, как будто само счастье падало ему в руки, и нужно было не проронить ни единой его капли.

Перед тем как расстаться они еще раз договорились встретиться в конце августа, и ожидание этой встречи стало для Андрея на долгое-долгое время главным смыслом жизни.

Окажите помощь автору статьи

руб.